«Филиппов за мыло бы душу отдал, а это было совсем
особенным, совсем исключительным и, наслаждаясь мягкими
прикасаниями охлаждающей пелены, освежался он и воспарял.
Вода лилась глубокой тоническою струёй, гудела,
передаваясь телу, и дрожь ее в толще была приятна взрастающим
первородным грехом, приобщающим естеству.
Миша Весёлкин не приходил. Не приносил с собой запаха
пряных трав, нестаточных поползновений и вечно юной
прохлады, оболакающей словно плащом воды, придающей
привычному дикость и новизну непростительной в некое время
забавы.
Филиппов заткнул ухо пальцем и посовал, моя, с чваком,
исполниваясь удовольствия западающей и выпрастывающейся
затыки. Затем погрузился, набравши легкие, на дно гудущей в
водореве куртины...»