Когда бы всё было в нас так, как надо, и так, как след, когда бы мы все были, с этим вместе, какнадны и комильфотны, то не было б видимой надобности ни о чем говорить. Сиделось бы молча и сидя б молчалось, а дни бы шли. Ведомое не всегда себя прозябает и не всегда оно истинно, даже если заговорит. Сокрытое ж про себя молчит. Оно неправедно, оно попускает, но в нем невидимо ощущает себя то, что есть, но о чем не ведается, недостаточно ведается или думается только, что ведает умный кто. Боящийся скрытого, рискует себя не узнать, хотя надо ли то ему?

Трудности преполовения неблагодарны, не радостны, не сердечны. Что удовольствия проникать, себе самому и всем окружающим не осознавшись, в какое-нибудь там чужое шмурьё? В сырую, не чищенную, не шелушённую жмудь, в которой не разберёшься по правильности и с которой хотеть ли дело иметь или же не хотеть, на то ещё бабка надвое нашептала, да и есть ли оно таково или не есть, кто, уверенный, тихо шепнёт и подскажет?

Но всё же. Если испробовать верно принятый и подобранный органон, подойти к наущению без боязни, без страха и трепета, чтоб кого-нибудь там оскорбить, надавить, нажать на чью-нибудь, пусть даже множественную, болезненно опасающуюся и вздрагивающую, дерзостно реагирующую, одергивающую, окрикивающую струну, и так, как бы не было ничего, как бы можно было сказать, не подумав о результате? Хотя, возможно ли? Однако же всё же! То тогда, расковыривая какой-нибудь фантастический, напридуманный миг, откроется тайное  преполовения тайного, скрытого дна, за которым, как за занавесой, окажется, лежит всем изведанное, знаемое, страстное, стоеросовое, брачущееся житьё-бытьё, где я и не-я в котором, смешавшись, соединившись, смявшись, прикидываются и кажутся неузнаваемо чем-то другим

Вопрос, видимо, в том только, как его до того другого достать? Как открыть не свое в своем и, подумав, решить, понять, ну и что же оно такое?